Достояние павших  - Сергей Малицкий

– А если загоняют? – спросил Дойтен.

– И что с того? – скривился Мадр. – Ты же не волк, от тряпок или других охотничьих придумок шарахаться не станешь? В ловчую яму не полезешь? В капкан ногу не сунешь?

– Слишком хитро, – пробормотал Клокс. – Но спорить не стану. В ночную пору и дружина не устоит против лихих людей. Давай, Мадр. Твой нюх тоньше прочих. Веди. Здешний егерь никого не боится. И от нас страх отгонит. И дом у него прочный, считай, что крепость. Из тяжелого дерева, такой, чтобы запалить, маслом надо залить. И конюшня к нему пристроена. Знал бы ты, какие лошади у этого егеря!

– Заодно и посмотрим, – тут же двинулся в туман Мадр, негромко бросив через плечо. – Лес почти сразу за родником. И поначалу ореховые кусты. Берегите глаза и не отставайте, если пойдут за нами, да еще увидят заимку, могут напасть сразу.

Дойтен вел свою кобылу последним. Ружье он хоть и снарядил, но сунул его обратно в чехол. И меч тянуть из ножен не стал, толку от него в густом лесу, да еще и в темноте. Собственных рук не увидишь, не то что противника. Нет, в тесной стычке одна надежда – на хороший нож с крепкой рукоятью и прочным лезвием. С упругим шнуром, наброшенным на запястье, чтобы не потерять рубило ненароком, да с дужкой с зазубренным краем, чтобы по нужде и зубы зверю или противнику пересчитать. По длине считай кинжал, только кривой, а по ширине что небольшая лопата, в степи закопаться можно. Удобная железка, по диргскому образцу сиуинский кузнец ковал забаву для усмирителя Священного Двора, конечно, не меч, но тоже оружие, хотя и на порезку окорока или сытного каравая диковинный ножик тоже годился. Главное, не сплоховать, если пакость какая и вправду следом кинется. Вроде и не слышно за спиной ни треска, ни топота, а все одно чужой глаз спину прожигает, так и хочется обернуться да что-то высмотреть в кромешной тьме. И вот ведь как – ноги уже мокрые, сапоги в грязи, лицо побито ветвями, а в голове все одно – теплое тело подруги из Граброка. Напомнил Мадр, чтоб ему… Есть так не хочется, как снова мягкую плоть ощутить. На неделю уговорил усмиритель заехать в городишко Клокса, обещал молоком опоить, да сметаной закормить старика, а пробыли там всего пару дней. Прилетел голубь к сэгату, и не домой отправилась троица, а в окраинный Дрохайт. Что за нужда такая, выбираться из-под бока красавицы-молочницы, да тащиться в дикую сторону в предзимний месяц? И почему Клокс помрачнел, словно еще раз о смерти собственных родителей узнал, если сам толком не ведает, о чем тревога? Гиблое место этот Дрохайт? Или чует судья что-то? И что за история с какой-то майстрой? Напустят туману, а ты разбирайся. А ведь не тот уже возраст, чтобы байками насытиться… Все они чуют что-то… Клокс вечно угадывает, куда та или иная беда раскручиваться станет, магию на вдох определяет, а Мадр – людей насквозь взглядом сверлит. Или вот как теперь, в лесной тьме выглядывает и счет ведет. По запаху гарь от печного дымка делит. А какое умение у тебя, Дойтен, кроме склонности к дородным селянкам? Ничего-ничего, молочница, будет и на нашей улице праздник. Сколько займет эта морока? Неделю? Две? Месяц? По-разному случалось. Другое дело, что никогда не угадаешь. Побыстрее бы разделаться и в храм, выпрашивать отпуск. Может, опять через Граброк удастся поехать? Будущая хозяйка ждет. И ведь дождется, пусть не его самого, так подарочка какого или гостинца. Нечасто так бывает, чтобы обычная вроде баба частью самого себя казалась да так, что ни вздохнуть без нее толком, ни выдохнуть. Эх, Дойтен, Дойтен… Ты выживи сначала, недоумок, потом жениться начнешь. Сорок семь лет уж, а все еще всякая дурь в голову лезет.

Они вырвались из чащи через час с небольшим, потрепав и одежду, и лошадей, и с облегчением разглядели на закутанной туманом опушке мутный фонарь в руке коренастого если не великана, то рослого незнакомца перед распахнутыми воротами, да крохотные светящиеся оконца в сложенном из тяжелых стволов рэмхайнского кедра доме.

– Сюда! – замахал фонарем и зарокотал баском незнакомец. – Добро пожаловать в егерское зимовье! Как же вас угораздило, добрые люди? Я уж думал, стадо кабанов по ручью идет, ветвями трещит, хотел было так и принять их всех в конюшню, закоптить с чесноком, а вы вроде бы гости из Сиуина? Да еще, судя по перевязям и бляхам, – в важных чинах?

– Толку от тех чинов, – сплюнул Клокс, заводя вслед за Мадром отчего-то забеспокоившуюся лошадь в просторную, пусть и тонущую в полумраке конюшню. – А куда ж делся Акойл? Прежний егерь где? И почему в твоей конюшне, великан, собственной лошади нет? Дойтен! Успокой свою кобылу! Посмотри, может все-таки поймала шип копытом? Мы храмовые старатели, а ты кто? А? Что скажешь, приятель?

– Ну уж точно то, что не приятель я тебе, – хмыкнул великан и запахнул тяжелые ворота так легко, словно они были калиткой в заборе, да водрузил на кованные крючья тяжелый засов. – Вот выпьем да перекусим, может, и стану приятелем. А пока я простой егерь по имени Краба, сменивший вашего Акойла. Не молод он уже был, так что… не обессудь. А лошади у меня нет, потому что не родилась еще лошадь, чтобы выдержать мою тушу. Видишь, беспокоятся? Любой спину переломить могу. Ну вы что, стоять будете, или в дом пойдете? Не знаю, кто за вами гнался, но этих стен даже медведь не свернет. Я уж знаю, что говорю. Пошли в дом.

– Мадр, – окликнул защитника Клокс. – Задай лошадям корм, оглядись тут. Я вижу, и сено, и овес в ларе имеются? И вода в кадушке? И не волнуйся, без тебя потчеваться не станем.

– Не задерживай слишком, – хохотнул Краба. – А то у меня брюхо, что твое ведро. Чуть упустишь, и потчеваться нечем будет.

– Я поспешу, – пообещал Мадр, втягивая в узкие ноздри ползущий в конюшню из двери пряный аромат и почему-то озираясь с тревогой.

В просторном и жарко натопленном доме было светло от полудюжины масляных ламп и большой беленой печи в углу, в топке которой мерцали угли. Дом полнился сладковатым ароматом явно сытного варева, отчего желудок Дойтена тут же сжался от голода. Жилище егеря состояло из одной большой и высокой горницы, и расставленные по ее стенам широкие и тяжелые скамьи казались от этой величины убогими лавками. Краба сбросил с плеч латаный тулуп и показался Дойтену еще выше ростом и шире в плечах, чем в воротах конюшни. На его округлом добродушном лице сияла улыбка, подобная тем, что происходят от силы и ни от чего больше. Оно и понятно, этакому здоровяку легко быть добрым, мало кто захочет причислить себя к его обидчикам.

– А что, усач, без ружья никак? – подмигнул великан Дойтену, который присел рядом с Клоксом на широкую лавку. – Зачем его в горницу потащил? Со страху или по службе? Хорошо хоть вместе с чехлом, а то я уж сам готов был испугаться. Не на постоялом дворе, не обманут. Тем более тех, на ком бляхи Священного Двора. А я ведь первый раз вижу храмовых старателей. Ты, похоже, палач? Чего к старику жмешься? Боишься меня?

– Усмиритель он, – буркнул Клокс, запуская левую руку в ворот и ожесточенно почесывая грудь. – И уж поверь мне, ничего он не боится. Испытанный воин. Я судья. Мадр – защитник. А ружье должно быть под присмотром. Чего волноваться-то? Сам же и говоришь, что оно в чехле. Ждал нас, что ли? Уж больно большой котел в печи преет!